Вспоминая Смотрова…
24.09.2020
Он ушел от нас 19 мая этого года. А 18 сентября ему бы исполнилось 80. Но стариком он не был. До самой болезни, которая продлилась несколько месяцев, жил активной жизнью: много ходил пешком, катался на коньках и лыжах зимой, а летом на велосипеде. Высказывалось мнение, что этим он укоротил свою жизнь: природа мстит, когда мы начинаем противиться ей. Возможно, но это был его выбор. Альберт Швейцер писал, что в двадцать лет каждый из нас имеет лицо, дарованное нам Богом, в сорок – лицо, которое дала нам жизнь, а в шестьдесят – лицо, которое мы заслужили. Про последующий возраст выдающийся философ не упомянул. Далеко не у каждого получается красиво стареть. Василию Матвеевичу Смотрову это удалось. Сегодня мы вспоминаем яркую звезду на небосклоне белгородской журналистики и удивительно гармоничного, цельного человека.
Без него не собираемся
Известно, что фотожурналисты испытывают дефицит общения. Они не берут интервью, они просто снимают. Хотя Василий Матвеевич никогда не щелкал фотоаппаратом, не расположив к себе человека или даже целый коллектив. Но общался он больше в своей фотолаборатории, где проявлял, печатал, сушил снимки. Ради приятного гостя фотограф, если время не поджимало, откладывал работу. Но чаще умудрялся совмещать одно с другим. Друзей и учеников заглядывало много, но среди них есть журналисты, с которыми он встречался гораздо чаще и делился сокровенным. Сразу скажу — люди, с которыми я беседовала, не идеализировали дружбу со Смотровым. И спасибо им, что они были искренними, ведь дружба понятие очень сложное. «В лице Смотрова я потерял даже не друга, а родственника, — говорит Александр Кузьмин. — Наши отношения были больше хозяйственно-бытовые, если можно так выразиться. Такие отношения могут быть у братьев. Как-то я менял пол в квартире, и он мне помогал его снимать, носил с пятого этажа доски, а потом мы их вместе отвозили к его знакомой. И я ему помогал, если надо было что-то отвезти или привезти – у Смотрова не было своего транспорта. В дружбе это самое главное — знать, что есть человек, к которому всегда можно обратиться. У меня где-то за полгода до его смерти на повороте заглохла машина, я не знал, что делать, звоню одному, другому — не берут трубку. Знаю, что Вася пришел бы и помог. И так во всех вопросах. По пятницам мы собирались обычно втроем: я, Шершнев и Смотров. Выпьем по кружке пива, поговорим. Сейчас без него мы уже не собираемся почему-то, хотя заводилой был я. Мне нравилось их общество – Шершнева, Смотрова, у них характеры мягкие. Потом присоединился к нам Владимир Железников, тоже человек спокойный, вежливый. Причем наши взгляды со Смотровым часто абсолютно не совпадали, когда мы обсуждали то или иное жизненное явление. Но на какую бы тему ни спорили, Василий Матвеевич — один из самых терпимых людей — всегда оставался тактичным. Он поддерживал отношения с разными ребятами и всех нас, таких разных, переваривал».
В отличие от Кузьмина, Сергей Шершнев, известный фотожурналист, со Смотровым сходился больше, чтоб поспорить, иногда этот спор начинался с порога. Между ними не было такого уж обожания, и порой Василий не скрывал свое недовольство Шершневым и нередко, как утверждает сам Сергей, «спускал на него полкана». Однако – парадокс — Кузьмин сегодня просто настаивает на том, что именно Шершнев был одним из самых близких мастеру людей, ведь они не одно десятилетие работали в одной фотолаборатории, знали друг про друга почти все. И сегодня Сергей не скрывает своей грусти в связи с уходом друга. «Когда мы общались, тема смерти всплывала иногда, но очень редко, все казалось так и будет всегда. А теперь, как у Высоцкого, «в ответ -тишина…». Эту брешь в стене жизни ничем не заполнишь. На журналиста выучиться невозможно, скорее, научат, как не надо писать. На фотографа, думаю, также. Все считают, что он был моим учителем. Я бы сказал, что он был моим консультантом. Увидит мой снимок, по его мнению, не совсем удачный, и начинает критиковать. Там пустота, там еще что-то, хотя снимок вполне устраивает редактора Кравченко. Общались мы много. Ему надо было выговориться, случались у него неувязки и в семье, и на работе. Ему надо было кому-то рассказать об этом. И он к нам на работу с Сашей приходил, уже будучи на пенсии, и делился наболевшим. Когда был жив, мы, если не каждую неделю, то хотя бы раз в две недели, стабильно встречались. Сегодня мы не собираемся. Испытание медными трубами славы пока еще никто не преодолел, Смотров не стал исключением. И в последние годы жизни он был продуктивен как фотожурналист, но хотел, чтобы его ценили больше, любил выступать и хорошо это делал на презентациях».
Волшебство и колдовство
«Я сначала познакомился с фотографом Эдуардом Боевым, который работал в газете «Путь Октября», а потом со Смотровым, они учились вместе. Боев приехал в Старый Оскол один, а Смотров с семьей, — вспоминает Владимир Железников, — В журналистской среде у нас не принято обращаться друг к другу по имени-отчеству, все «на ты», даже если одному 18, а другому 60. Но я называл Смотрова всю жизнь Василием Матвеевичем и смотрел на него снизу вверх. Он был моим учителем, наставником, он помог мне собрать снимки, чтобы представить на творческом конкурсе при поступлении в ВГУ, он дал мне рекомендацию в Союз журналистов. Я часто смотрел, как он работает, печатает фотографии, это было волшебство и колдовство в одном стакане. Из самого простого незамысловатого сюжета он делал целую историю. Подобное чувство я испытывал еще, когда наблюдал, сидя в мастерской, как работал один мой друг по жизни – художник Илья Хегай. Фотография была образом жизни Василия. Его фотоаппарат стоял на штативе у окна всегда».
Однако Байрон говорил, что нет лучше друга для мужчины, чем женщина. Ровно 10 лет продолжалась отношения Василия с Галиной Кравцовой, фотографом-любителем. Не все воспринимали эту пару, может быть, из чувства ревности. «Я следила за творчеством Смотрова с 10 лет, — вспоминает Галина. — Папа выписывал местные газеты, и я вырезала интересные фотографии. Отношение к фотографиям Смотрова было особое. Сотрудничая с редакцией газеты «Зори», я впервые увидела его. Он мне показался суровым таким дяденькой. Сегодня я понимаю: дружба с ним – это самый дорогой подарок, который сделала мне судьба. Это был хороший человек, но с печалью в сердце. И это связано с тем, что на закате жизни у него не было полноценной семьи. Глаза грустные, а на лице улыбка. Он никому не говорил об этом. У нас была большая разница в возрасте – 25 лет. Многие недоумевали, что у нас за отношения. Лира Абдуллина писала в стихотворении, посвященном Илье Хегаю: «дружба самой высшей пробы драгоценнее любви». Я не претендую на такой уровень, я больше впитывала то, что говорил Смотров. Но на всех открытках он писал мне: твой друг. Второго Смотрова уже не будет в моей жизни, такого человека не будет больше и в нашем городе. С ним можно было разговаривать часами. Доверять тайны, проблемы. Всегда от него была поддержка. Он радовался жизни, мечтал и любил. Он умел искренне шутить и удивляться. В любую погоду мог позвонить: «Давай, одевайся, выходи». Мы гуляли, могли лепить снежную бабу, играть в снежки. Мы ходили в театр, Некоторые спектакли смотрели по несколько раз, в музеи окрестные ездили, на конезавод. Где бы он ни появлялся, всегда его тепло встречали, снимали перед ним шапку, слушали его завораживающую речь, его спокойный голос. Я гордилась, что нахожусь рядом с таким человеком. Он разбирался в людях, доверял им, он делал друзьям замечания, если мы невнимательно слушали кого-то. Он сам умел это делать, высказывал свое мнение, иногда был принципиальным и гордым. Его кредо – жить честно, много работать, если писать очерк или статью, то обязательно искренне, уметь дружить, восхищаться природой, презирал предательство. Сережа Шершнев и Саша Кузьмин были для него, как братья. Из друзей выделял Виктора Вербкина и Владимира Железникова. Очень тепло всегда говорил о своих близких, о внуках, сестре Шуре, племяннице Татьяне. Главное для него было — во всем и всегда оставаться собой. Он часто мне говорил, что счастье — это когда ты нашел человека, который искал тебя. Я понимала, что он имел в виду человека, который не бросит в трудную минуту, а в сложной ситуации поддержит».
Еще напишут книгу
Бесспорно, Смотров состоялся как профессионал. В округе и области его знали, любили, чтили, называли маэстро. Но вот друзья говорят, что он мог бы прожить жизнь более яркую, насыщенную событиями, и стать в преклонном возрасте материально обеспеченным человеком. А так он жил в последнее время в малосемейке, на одну пенсию. При условии более счастливой семейной жизни, он мог бы обойти известного всей России фотожурналиста Василия Пескова, лауреата многих премий. И затмил бы наш Смотров знаменитого Юрия Роста, публиковавшего свои снимки в «Литературной газете» и «Комсомольской правде». У Смотрова снимки лучше, чем у них. Какие характеры показаны! И природа… Стога, покрытые туманной дымкой, поля… Просто ему надо было поехать в Москву. Его приглашали в столичные журналы, но то он сам не решался, то жена не пускала. Сожалел ли сам Василий об этом? Мнения разные на этот счет. Выйдя на пенсию, вскоре ушел из редакции, хотя здоровье еще позволяло работать. Но время изменилось, потребность в хороших мастерах отпала, каждый стал мнить себя хорошим фотографом, снимая на сматфон, и молодые редакторы порой не испытывали должного пиетета перед патриархом.
У каждого свой Смотров. И о нем напишут еще не раз. Автору этих строк также посчастливилось на начальном этапе своего творческого пути трудиться с Василием Матвеевичем в газете «Оскольская магнитка». Мы выезжали по заданию редакции на строительство ОЭМК тогда, когда еще не были пущены трамваи, в резиновых сапогах месили грязь по стройке. Увидев его издалека, я начинала улыбаться, зная наперед, что вот сейчас Смотров начнет шутить. В редакции мы сидели в одном кабинете: Смотров, Надежда Кравченко и я. А в соседнем кабинете — наш, фонтанирующий идеями, редактор Евгений Евсюков. Когда мы общались, секретарша прекращала печатать на машинке, потом она призналась, что так ей нравилось слушать Смотрова. Иногда он разбирал наши тексты, но делал это деликатно, снобизма в нем никогда не было. Он сам прекрасно писал, у него был простой, образный язык, с юморком. Василий Матвеевич был человек высокой внутренней культуры. Но не тихий «интеллигент в очках». Однажды с начинающей журналисткой выехал на площадку ОЭМК. И в адрес красивой фигуристой девчонки кто-то из строителей скабрезно пошутил, парни в касках рассмеялись. Василий дал знать коллеге, иди, мол, вперед. А сам подошел к молодцам и долго их отчитывал. Крестьянин по происхождению, думаю, он и крепкое словцо употребил.
Мне не удалось расспросить всех друзей фотожурналиста. Пусть они не обижаются за это. Смотров та личность, к которой можно возвращаться и возвращаться. И я знаю, есть уже журналист, который намерен писать о Василии Матвеевиче книгу. Но не будем его называть, потому что тот, кто не умеет хранить тайны, не достоин дружбы. Скажу только, что этот человек еще не засветился в городе как писатель, но ему есть что рассказать о Смотрове.
Татьяна КАГРАМАНОВА, фото из архива
Обсуждение закрыто.
