Новости Оскола » Blog Archives » Когда кошмар наяву (Продолжение. Начало в №46)
Электронная версия газеты Новости Оскола

« ПредыдущаяСледующая »

Когда кошмар наяву (Продолжение. Начало в №46)

04.12.2021


В Заксенхаузене постоянно содержалось около 70 тысяч заключённых, целый город. И в этом городе – каторжной тюрьме, влачили жалкое существование узники сорока семи национальностей. Наряду с многочисленными рабочими командами, работавшими вблизи концентрационного лагеря, имелось более 20 филиалов: Хейнкель, Клинкеверк, Лагерькеллер и другие.

С августа по декабрь 1941 года постоянно прибывали в Заксенхаузен эшелоны с советскими военнопленными. Только в августе поступило шесть по несколько тысяч человек в каждом. Во время запланированной «русской акции» было расстреляно и сожжено в крематории около 23 тысяч наших сограждан.

Советские военнопленные, оставшиеся в живых, содержались в 10, 11, 34, 35 и 36 блоках. Эти бараки представляли собой изолятор, отгороженный от всего лагеря воротами. Военнопленных выстраивали зимой раздетыми между бараками и держали их в строю целый день с перерывом на обед. Тех, кто не выдерживал и падал, складывали в штабеля, как дрова. Их отправляли в крематорий, хотя многие подавали признаки жизни: они ещё дышали.

Массовое уничтожение людей служило базой для экспериментов. В первый год войны на участке больничного барака были построены три подвала мертвецких, что позволило складывать в них сотни трупов.

Над подвалами находилось отделение патологии. Врачи-эсэсовцы вскрывали трупы в поисках «интересных случаев». Отделение патологии снабжало университеты и анатомические институты Германии черепами, скелетами и другими экспонатами. Проводились опыты и на живых людях. Фашисты испытывали в Заксенхаузене на узниках новые образцы химических и бризантных гранат, новые газы, отравленные пули, средства против сыпного тифа, туберкулёза, эпидемической желтухи. Испытывали на них также мази от ран и ожогов, действие различных ядов. Проводились и такие эксперименты: на совершенно здоровом теле делался надрез и вкладывались в него перемешанные с соломой куски материи.

Новое здание, построенное весной 1942 года за чертой лагеря, было снабжено устройством для убийства выстрелом в затылок. Здесь же была и газовая камера. Число убитых там жертв установить нельзя. Целые транспорты, не подвергаясь учёту в лагере, направлялись непосредственно на «Станцию Цэт» и уничтожались».

? Были свои герои

«К концу июля 1942 года мне суждено было присутствовать на казни семи советских военнопленных, командиров Красной Армии. Это были настоящие патриоты. Смерть их была героической. Их смелые призывы перед смертью, уверенность в нашей победе произвели огромное впечатление на узников и были переведены на десятки языков: «Всех не перевешаете!.. Мы победим!.. Да здравствует Родина!.. Да здравствует Красная Армия!..» Из повешенных помню только двоих по фамилиям: Яркина и Лобанова.

Я работал в команде «Канал». Работа, которую мы выполняли, была бы посильной лишь при нормальном питании. В основном мы разгружали щебень из барж, прибывших по каналу Гогенцолерна. Из четырнадцати часов работы каждый из нас возил тачку по трапу бегом семь часов, столько же – нагружал тачки совковой лопатой. Раза два или три мы выгружали мешки с мукой. Эти дни были для нас праздниками. Мы набивали свои карманы мукой, которую в перерыве ели ложками. Вечно голодный организм получал дополнительное питание. Ложки и миски у нас были всегда с собой.

Обед нам возили из лагеря в бачках на собаках. После обеда голод нарастал. Однажды я заметил, что разгруженная нами баржа не отчалила, а стояла у берега. Из трюма вышла женщина, очистила несколько картошек и скрылась. У нас был перерыв на обед. Я подплыл к барже, забрался на неё по тросу, схватил драгоценные для меня в тот момент очистки и вплавь возвратился на своё место с добычей.
Произошло какое-то чудо: охрана не заметила моего отсутствия несколько минут. Если бы я пошёл по трапу, эсэсовская пуля настигла бы меня наверняка. Только бригадир видел всё. Он подошёл ко мне, взял меня за рукав мокрой одежды и отвёл молча к костру. После этого случая я больше не пускался на подобные авантюры. Однако нестерпимый голод ещё дважды одержал надо мной верх: принудил меня грызть уголь в брикетах.

Труд на канале изматывал нас. Не у всех хватало сил проработать весь день и вернуться в блок. Тех, кто не мог двигаться, несли товарищи.

Один брал узника лицом вниз за плечи, другой за ноги. Такие «тройки» мы называли «ласточкой». Но в конце колонны ежедневно было больше «пятёрок»: двое несли ослабевшего за руки, двое других – за ноги. Пока я чувствовал себя сносно, помогал товарищам добраться до работы. Вскоре сам превратился в «дохлягу». И однажды не дошёл до своего изолятора, а, можно сказать, дополз на своих изогнутых в коленях ногах. В таком состоянии меня увидел переводчик Вилли. Он спросил меня:

– Ты разве не знаешь, что заболевший не должен получать порцию хлеба?

– Не знаю. Со мной это случилось впервые.

– Пойдёшь завтра утром в санчасть. Если Карл не даст тебе освобождение от работы, попадёшь на сковородку…

Намёк был не из приятных. Тем более что Вилли никогда не бросался напрасно угрозами. В Заксенхаузене у меня был знакомый, служивший в нашей 8 стрелковой дивизии. Ни его фамилии, ни имени никто в нашем изоляторе не знал. У нас с ним были общие знакомые, но себя он не называл. Все его звали Капитаном. Ели же судить по возрасту, то он, пожалуй, был подполковником или полковником. При нашей первой встрече Капитан предупредил меня: «Когда тебе станет невыносимо трудно, приходи ко мне. Никому не говори, что мы с тобой из одной воинской части».

Случай был необычный, и я обратился к нему:

– Капитан! Вилли пригрозил мне сковородкой.

– Завтра на утренней поверке станешь в мою команду.

На следующий день мне стало лучше, и я вышел на работу в лесную команду, старшим в которой был Капитан. Почему команда называлась лесной, никто мне объяснить не мог. Узники копали землю, грузили в вагонетки, тащили их наверх и высыпали на холме. Надсмотрщиков было двое: чех следил за земляными работами, поляк — за тем, как узники возили и разгружали вагонетки. Наполненную вагонетку по узкоколейке тащили вдвоём. Надсмотрщику-поляку показалось, что я не прилагаю никаких усилий, а только держусь за вагонетку. Он начал меня избивать резиновой дубинкой. Товарищи решили меня выручить и дали в руки мне лопату. Один из них заменил меня.

Меня послали на знакомый мне канал разгружать шпалы. Гнилые доски баржи провалились, когда несколько человек сгрудились на одной стороне. Я повис над каналом. Правая нога оказалась зажатой между досками. На следующий день нога отекла и стала малиновой. Обратился в санчасть. У меня оказалась флегмона правой голени (гнойное воспаление мышечной ткани). Врач Карл сделал мне операцию без наркоза: вскрыл опухоль. Рана не зарастала около четырёх месяцев. Не было бы счастья, так несчастье помогло. Только так можно определить моё долгое пребывание в санчасти.

Когда моя рана затянулась, по настоянию Карла меня включили в команду «Сапожная фабрика». Счастье и тут мне улыбнулось. Но радость была недолгой. Я заболел гнойным плевритом, от которого недалеко до туберкулёза. В санчасти подобные болезни отказывались лечить. Меня могли включить в группу туберкулёзных больных, которых куда-то отправляли или сжигали здесь. Поэтому я в санчасть не пошёл, а перенёс эту тяжёлую болезнь на ногах.

Дальнейшие события подтвердили, что мой поступок был оправдан. В изолятор поместили несколько десятков черногорцев, воевавших в составе вермахта против нашей страны и заболевших туберкулёзом. Наши ребята попытались открыть им глаза, высказав предположение, что их привезли в концлагерь, чтобы отправить на тот свет через трубу. Как они возмутились! Они хвалились своими победами на восточном фронте и надеялись, что снова станут, подлечившись, солдатами. Через неделю их отправили в крематорий».

? Антифашистское подполье

«В Заксенхаузене существовало хорошо законспирированное подполье немецких антифашистов во главе с коммунистом-тельмановцем Эрнстом Шнеллером. Во второй половине 1942 года стали создаваться группы русских организаций Сопротивления. Количество их росло по мере прибытия новых эшелонов с советскими гражданами. Опасную работу по объединению отдельных групп возглавил генерал-майор Александр Семёнович Зотов. Основными задачам, которые ставила перед собой подпольная организация, считались: повседневная борьба за сохранение жизни узников; укрепление братских связей с узниками других национальностей; саботаж на рабочих местах и, конечно же, подготовка к восстанию.

Около двух с половиной лет я был участником войны на незримом фронте. Я возглавлял подпольный взвод. Мне поручалась также агитационно-массовая работа среди узников, изучение немецкого языка. Мои знания языка до войны были ничтожны. Во время пеших переходов из лагеря в лагерь в моей памяти засели слова: «Давай!» «Пошёл!» «Живо!» «Проворней!» В деревне Фалленбах мне удалось усвоить ряд выражений из разговорной речи. Своими знаниями я обязан машинисту экскаватора Симону. В Бухенвальде всем нам вбивали в голову лагерную лексику: «Строиться!» «Снять пилотки!» «К воротам!» и т.п.

Мы находились в стане врага, и знание его языка было необходимо. Иностранный язык, по Марксу, – оружие в борьбе за жизнь. Но изучение немецкого в лагере было нелёгкой задачей. Нам, русским военнопленным, запрещалось общаться с представителями других национальностей, иметь при себе письменные принадлежности. За них можно было поплатиться жизнью.

Каждый из «студентов» черпал лексику из угроз блокового, окриков бригадиров и надсмотрщиков на работе, из обрывков подобранных газет. Всё это мы переписывали друг у друга. Для блокнота мы использовали бумагу из цементных мешков. Усвоению языка мешало также почти полное отсутствие памяти. Мы, как говорится, «съедали» свой мозг. Все силы организма уходили на жалкое прозябание. Я забывал иногда, как зовут моих сестёр».

Публикацию подготовил Евгений Евсюков (Окончание следует)

Рубрики: Uncategorized   |   Наверх

Обсуждение закрыто.