Александр Лапин: «Роман пишу, как клинок выковываю»
07.05.2022
— Человек, как дерево – живёт своими корнями. Куда уходят ваши корни?
— Я на свет появился в казачьей станице с поэтическим названием Прохладная. По отцовской линии у меня в роду северные охотники, по материнской – вольные казаки. Ни те, ни другие рабства не знали. И для меня это означает очень многое. Ведь крепостное право не только обрекало человека на бесконечный тяжкий труд, плодами которого он не мог пользоваться, но лишало его человеческого достоинства. А это, на мой взгляд, самый главный стержень в характере. Предки мои его сохранили и следующим поколениям передали. Дома у родителей висели фотографии материных дедов: степенные станичники с саблями на боку под руку с осанистыми жёнами. От кого-то из них осталась простая медная нагрудная иконка с ликом Христа – из семейных реликвий самая для меня дорогая.
— Крестьянский труд – школа суровая. Закалка жизненная у вас из детства?
— В те времена дети рано включались во взрослую жизнь. Никто нас от трудностей не оберегал. Отец был шофёром, все время в разъездах. Мать работала на ферме, знатной дояркой была, её даже два раза на ВДНХ командировали. Когда здоровье подводить стало, в телятник перешла и тоже в передовики выбилась. Я ей сызмала помогал и дома, и на ферме. Пока из родного села не уехал, наработался как вол. Конечно, тяжело было, но трудности нам запас прочности на всю последующую жизнь дают. Просто мы это не сразу понимаем. У наших предков жизненно важных знаний и умений было несравнимо больше, чем у большинства из нас. Они все что угодно своими руками сделать могли, потому и любые испытания могли выдержать. Нам их опыт сейчас очень бы пригодился.
— После коров, телят и огорода на книжки время оставалось?
— Ещё уроки надо было выучить, потом уж за книжку. Читал запоем, потому что передо мной совсем другой мир открывался. Со школьной библиотекой я быстро справился и в районную подался. А это семь километров пешком. Первую книжку, что оттуда принёс, до сих пор помню – «Ромео и Джульетта».
— Видимо, сильное впечатление она на вас произвела, если спустя столько лет вы свою версию этого вечного сюжета создали.
— Так история эта действительно вечная, не Шекспиром придуманная, и даже не его предшественниками, а самой жизнью. Сменяются эпохи – меняется антураж, а вопрос остаётся – можно ли одолеть давнюю, считающуюся непримиримой вражду. Повесть «Роман и Дарья», вошедшая в трилогию «Книга живых» — это моя попытка поговорить с читателем на очень важную для нашего общества тему, мы ведь до сих пор делим себя на «красных» и «белых», хотя со времени разлома больше века прошло.
— Путь в литературу для вас начался с журналистики. Как сельский паренёк на журфаке университета оказался?
— Не сразу, конечно. Сначала в строительное училище в Алма-Ате поступил, оттуда в армию ушёл, а когда вернулся, документы на журфак Казахского госуниверситета у меня не взяли – публикаций не было. Пошёл работать на домостроительный комбинат, благо, специальность была, начал писать в многотиражку, потом в районную газету. А однажды отправил в «Комсомолку» отклик на одну из публикаций и его напечатали. Вот тогда и понял, что журналистика – это моё.
— Вы были авторитетным журналистом в самой читаемой газете страны – «Комсомолке». Затем – уважаемым бизнесменом, создавшим своё дело буквально с нуля. Что привело вас в литературу?
— Просто однажды я понял, что бизнес, которому было отдано больше двадцати лет жизни, мне больше не интересен. Когда-то я уехал из Москвы в Воронеж, открыл несколько независимых газет, построил типографии, создал издательский холдинг. Но всё это не ради того, чтобы сколотить состояние. Сколько ни заработай, всё равно найдётся кто-то, у кого денег будет больше, чем у тебя. Так что – тратить на эту гонку всю жизнь? Я очень быстро осознал, что деньги сами по себе – не зло и не благо, но сгущённая энергия, и всё зависит от того, на что ты её направляешь. Мне было интересно искать единомышленников, с которыми можно было менять жизнь вокруг себя. И у нас это получалось. Однако существует такой закон – перехода количества в качество. Вот он, наверное, и сработал. Я перешёл на другой уровень. Мне захотелось рассказать о своих сверстниках, о людях, которым выпало жить в эпицентре жесточайших перемен рубежа тысячелетий. Считаю, было бы непростительно, если бы от нашего поколения не осталось следа в русской литературе. Так появилась эпопея «Русский крест», действие которой начинается в 60-х годах прошлого века, когда это поколение только вступало в жизнь.
— Сагу о поколении вы довели до рубежа столетий. Изначально поставленная задача была выполнена. Что навело вас на мысль, что точку в ней ставить рано?
— Сама жизнь и навела. Да, вначале я собирался рассказать о том, как и почему наше поколение выстояло в крушении страны и сумело найти своё место в новой России, возникшей на обломках прежней. Но когда казалось, что мы всё всем, и самим себе в первую очередь, уже доказали, жизнь начала подбрасывать нам всё новые и новые вопросы, и мне было интересно следить за тем, как идёт поиск ответов на них. В результате и появились романы «Святые грешники» и стоящий несколько особняком «Крымский мост», и трилогия «Книга живых».
— До сих пор материалом для работы вам служил личный опыт – ваши книги отражают то, чему вы были не просто свидетелем, но участником. Новый роман – «Секс и бомба Лаврентия Берии» – это своего рода экскурс в историю. Чем вызвана столь кардинальная смена ракурса?
— Чётко и внятно объяснить возникновение замысла вам ни один творческий человек не сможет. Замыслы не подчиняются логике повседневности, а потому нередко возникают, когда ещё не поставлена финальная точка в том, над чем ты работаешь сейчас. Идея написать книгу о Берии родилась пять лет назад, когда только-только был опубликован роман «Крымский мост», который, строго говоря, выходил за рамки эпопеи «Русский крест». На наших глазах творилась история, и прошло уже достаточно времени, чтобы хотя бы попытаться её осмыслить. Но в том-то и дело, что история – процесс непрерывный. Люди делят её на ограниченные какими-то годами или десятилетиями периоды и отрезки только потому, что не в состоянии осознать поток истории во всей полноте и взаимосвязанности. Подчиняясь «магии» цифр, мы забываем, что любое деление достаточно условно – настоящее всегда есть результат, следствие минувшего. Вот на волне подобных размышлений и всплыла из нашего прошлого фигура Лаврентия Павловича Берии. А она уже потянула за собой и интерес к целой эпохе.
— И всё-таки из этой эпохи вы выбрали именно Берию. Почему?
— На этот вопрос не так-то просто дать исчерпывающий ответ. С одной стороны, он вроде бы на поверхности: Берия курировал советский атомный проект, под сенью которого мы до сих пор и живём. Если бы у Советского Союза не было атомной бомбы, его стерли бы с лица земли ещё в середине прошлого века. И сейчас наличие у России атомного оружия отрезвляюще действует на горячие головы тех, кого мы ещё совсем недавно называли «наши западные партнёры». Истинная цена этого «партнёрства» сегодня очевидна каждому мыслящему человеку. С другой стороны, мне хотелось если не сломать, то хотя бы покачнуть один из наиболее устоявшихся стереотипов. Одиозных фигур в нашей истории действительно немало. Их привычно красят в чёрный цвет без каких бы то ни было оттенков. А человек, любой человек, тем более историческая личность, не одноцветен.
Когда речь заходит о фигурах вроде Берии, их просто рисуют извергами рода человеческого, не пытаясь разобраться, что ими на самом деле двигало, чего от них требовали обстоятельства, был ли у них простор для манёвра при принятии решений. А главное, хорошо бы при вынесении вердикта детально и внимательно анализировать все последствия принятых ими решений, как очевидно отрицательные, так и неявно положительные, а такие тоже были. Речь не об «обелении», а об элементарной объективности, устанавливать которую мне как писателю чрезвычайно интересно.
Обсуждение закрыто.
