« Предыдущая—Следующая »

Совсем не детские воспоминания

17.01.2013

Исповедь воспитанника детдома

Я никогда не стал бы жаловаться – жизнь отучила. Я не стал бы ворошить прошлое – ужасно вспоминать детство, которого не было. Если бы… если бы депутаты не затронули детей, сирот-инвалидов.
Я попал в детский дом (в Валуйском районе) в восьмилетнем возрасте, после того, как потерял родителей. Это были советские времена, утверждалось, что мы в СССР живём лучше всех, что слабые, больные, беззащитные — окружены государственной заботой. Однако сироты и тогда для большинства людей  были изгоями, людьми второго сорта. Условия в нашем детском доме были не из лучших, а точнее сказать, жили мы там, как в тюрьме.

Карцер, голод  и аминазин

Наказывали нас жестоко. Чаще всего лишали еды. За малую провинность, даже за 10-ти минутное опоздание в столовую, могли не просто лишить обеда, но «закрыть вход в столовую» на весь день — ни обеда, ни полдника, ни ужина тебе не видать. Голодные дети начинали воровать. Хорошо, если  рядом был заброшенный сад, где природа-мать кормила яблоками, грушами, сливами. Попытки же найти себе еду в охраняемом саду, расценивались, как воровство. Воровали и с продуктовых складов. Я не оправдываю воровство, но мы таскали еду просто для того, чтобы выжить. Однако руководство так не считало. Если о преступлении становилось известно, то виновника закрывали в одиночный «карцер», где держать могли больше суток.

Часто ставили в угол. В классе на уроке – на 30-40 минут «по стойке смирно». В детдоме могли поставить в угол на горох или на соль на колени, и так приходилось стоять часами. Бывало, что ставили на соль  на всю ночь. Были и порки. Привязанного либо к кровати, либо к столбу ребёнка били плетью.  Но такое наказание применялось редко. Иногда пристёгивали на ночь к батареям.  А еще практиковали уколы – «для успокоения». Кололи аминазин и димедрол. Если у ребёнка был энурез,  его лишали чая, компота и других напитков кроме кефира,  примерно с часов 16-17, а на ужин давали хлеб с солью. Обнаружив мокрую постель, его, отчитывая, тыкали лицом в мочу. Потом его  заставляли эту постель стирать вручную: никаких стиральных машин не было.

Казалось, что может быть плохого в утренней зарядке? Но и ее в зимнее время превращали в издевательство – поднимали в 6 утра, и в одних трусах  выгоняли  на улицу на мороз минут на 30 – 40, как решит воспитатель.

Однажды одна из «воспитательниц», которую мы, дети, между собой называли «шапокляк», оскорбила мою покойную маму и пожелала мне отправиться вслед за ней. За эти слова я  врезал ей в лицо, и она упекла меня в «карцер» на двое суток, плюс мне вкололи три кубика аминазина.

Бывает хуже

Как правило, детей никто не лечил, а от тех, кто был (или стал) калекой, имел врожденную болезнь, или тяжело заболевал в детдоме, старались  избавляться. Их отправляли в дома инвалидов, где они нередко  встречали свою смерть.  Я попал в один из таких домов и провел там около двух лет. Один мальчик, без руки, сказал мне: «это теперь твой дом до смерти». Там условия были просто нечеловеческие. И если в детских домах у учителей были свои любимчики, то в домах инвалидов наплевательски относились ко всем.  Хуже всего было  девочкам: их санитары время от времени насиловали. Я миллион раз говорил: «Как хорошо, что мама меня родила мальчиком, и как плохо, что я вообще родился».

Выжить любой ценой

Большинство людей презирало сирот, а тем более, инвалидов. К нам относились как к изгоям. «Сердобольным» мы уже не верили, потому что в итоге они поступали как все. Мы постоянно слышали в свой адрес: «нахлебники, обуза государства, неблагодарные, бездельники» и тому подобное.  И от этих упреков, от тяжелых условий, от безысходности, у многих из нас не раз возникали мысли даже  о самоубийстве. Однако мы понимали и чётко осознавали: самоубийство  — наше поражение в этой неравной войне. И для каждого из нас было очень важно выжить — любой ценой.
Самое большое, что мы могли сделать – это сбежать. За побеги наказывали очень сурово. Чтобы не допустить побеги, пугали: рассказывали про  дикого снежного человека, который прячется в наших лесах, про ужасных полу-людей в Мантурово, которые охотятся по ночам.  Но ни страх перед наказанием, ни рассказы не останавливали.

Я тоже сбегал. Обычно беглецов находили максимум через одну-две недели после побега. Но один раз мне удалось прожить на воле больше двух месяцев. Одна из учительниц время от времени водила нас на экскурсии и в  походы в лес. Во время прогулок она рассказывала,  как отличать съедобные ягоды от ядовитых, дикий чеснок от простой травы и многое другое. Знания, полученные от нее,  помогали выживать в лесу.

После ада

После выхода из детского дома жизнь становилась не намного легче. Это теперь детдомовцам государство даёт квартиры. Мы же могли рассчитывать в лучшем случае на место в общаге.  На квартиры же приходилось зарабатывать самим. Элементарным бытовым навыкам —  стирать, шить, готовить, убирать – нас учили. Но во многих вопросах мы были не сведущи.  Поэтому бывшие детдомовцы не раз попадались мошенникам и теряли даже то жилье, что у них было.

Это было давно?

Конечно, могут сказать: «Это было тогда, а сейчас всё изменилось». Но в целом отношение к сиротам осталось прежним —  презрительным, как к надоедливым «нахлебникам». И если уж правительство не в состоянии позаботиться о благосостоянии «полноценных» семей, тем более, кто станет заботиться о сиротах?

Это ужасно, что принят закон «Димы Яковлева», и если до этого закона хоть какая-то надежда была для сирот, то теперь никакой надежды нет.

P.S. Я мог бы и не попасть в детдом, или вырваться оттуда раньше, но видимо кто-то посчитал, что сиротам лучше на попечении государства.  У меня оставалась бабушка, но ей оформить опеку надо мной не дали: возраст, болезни, жилплощадь маленькая… Мне разрешали изредка видеться с ней на каникулах.   Одна из моих классных руководительниц хотела меня усыновить, я не раз бывал у нее в гостях, но… Ей тоже отказали – «по этическим соображениям».

Констанин

Обсуждение закрыто.