«Мы целовали эту руду!»
12.02.2014Нынешним сентябрём Губкин отметит 75-летие. Пройти мимо этой даты мы не можем: слишком много у Оскола и Губкина общего, слишком крепки связи, поэтому, мы начинаем цикл публикаций о городе и его людях. Мы не будем пытаться соблюдать хронологию событий. Главное: вспомнить с чего начинался Губкин, чем жил, увидеть – каким стал.
— Хорошо-то как! А яблок, яблок сколько! Это ж знаменитая курская антоновка!
Яблоки у привокзальных торговок и впрямь были знатные – с кулак. Не хочешь, а залюбуешься. И цена подходящая – всего три рубля за ведро. На Урале и в Сибири, откуда сошедшие с поезда Володя и Паня были родом, такого не водилось. Но некогда дивиться здешним урожаям – ещё до места нужно добираться.
– Не подскажете, как из Старого Оскола до Губкина доехать?
– Во-о-о-он поезд с тремя паровозиками ходит на Ржаву. На нём и ехай.
Волога, подхватив на руки дочь и чемодан, размашисто зашагал вдоль перрона. «Паня, не отставай!» – обернулся к супруге. Оказалось, ехать недалеко. Вышла семья на «55-й»
платформе, а города-то нет!
– А Губкин ваш где?
– Сейчас увидишь. Поднимемся на пригорочек, он и откроется, – обнадёжили встречающие.
Но вот уже и на холм поднялись, а вместо высоток – частный сектор. И так – до самого горизонта. Неужели шахтёры ТАК живут? И у каждого при доме свой сад? Как прелестно! Но очарование местного колорита быстро сменилось разочарованием. Оказалось, шахтёры если и жили в домиках, только на правах арендаторов. В июле 1959 года многоквартирных домов в Губкине было – раз, два и обчёлся. На ул. Ленина застроили только нечётную сторону, да ещё кое-где встречались «городские» здания. Вот и приходилось приехавшим на комсомольскую стройку подыскивать жильё у местных. Семья Вологи пыталась найти что-нибудь подходящее, но безуспешно. Лишь к вечеру на ул. Севастопольской приютили семью во времянке строящегося дома. «Конечно, после больших городов, к которым мы привыкли, Губкин казался маленьким рабочим посёлком, – вспоминает ветеран Великой Отечественной (на знаменитой «Щуке»* защищал Дальний Восток), ветеран труда, председатель Совета ветеранов ЛебГОКа Владимир Волога. – О КМА нам рассказывали ещё в школе, а о губкинской стройке узнал из «Правды». Помню, фотография местного пруда была – красиво! Загорелся, списался с начальником карьера и из Уфы (я туда приехал из Сибири) меня перевели в Губкин, – продолжает Владимир Семёнович. – В профкоме комбината нам обрадовались: машинисты и наладчики электровозов нужны позарез! Одна незадача – пути для электровозов только строились. Выдали нам лопаты – и вперёд, прокладывать дорогу!».
Рейсовых автобусов до карьера не было. Из Губкина до Йотовки шли пешком, потом ловили попутку, доезжали до садов, а оттуда – на своих двоих. Мимо яблонь, приземистых – не чета просторным сибирским избам — мазанок. И вот он – карьер! Увидев его, Волога с приятелем долго любовались чашей, заполненной водой, плавающими в ней земснарядами, ползающим на берегу экскаватором, паровозами, тянущими думпкары. Единственная пешеходная дорога в карьере шла по трубе осушения. Ни столовой, ни железнодорожного цеха, ни мастерских, ни быткомбината не было – всё только строилось. Старый мастер долго пытал молодняк, выясняя: что за фрукты к нему попали. Народ ведь разный приезжал, и бывших зэков хватало. Жена Вологи как-то забыла ключи от кабинета, так эти «товарищи» без всяких отмычек враз открыли дверь.
– Кто такие? – начал допрос мастер.
– Машинисты!
– А подъёмы у вас какие? С каким уклоном работали?
– С десятитысячными! – гордо отвечали пришлые. Десятитысячный считался крутым.
– А в карьере сорокатысячный! Составы водят только асы, отлично владеющие тормозами. Сможете?
– Ого-го горка! Попробуем.
Пробовать пришлось скоро. Приближался очередной съезд партии. По таким поводам полагалось «догонять и перегонять», готовить грандиозные подарки. Первая кубатура богатой руды – самое то для Пленума ЦК КПСС. Сложно? Сложно! Но партия сказала «надо» – деваться некуда. Той осенью грязь стояла непролазная: паровозы с рельсов сходили – пути-то не укреплены. Как в таких условиях работать? «Все знали, что тяжело, но понимали: руду нужно взять. Сделать это можно только если увеличить вывоз вскрыши. А для этого надо строить пути, запускать электровозы, – рассказывает ветеран труда. – Все силы на это бросили. Это был мужественный труд».
1 декабря 1959 года пошли первые «вертушки» (составы, перевозящие породу) из электровозов. Заработала автоблокировка. До этого связь в карьере была допотопной, случались ЧП. В августе на северном заезде столкнулись две паровозные «вертушки»: кочегар обварился, машинист с помощником погибли. С автоблокировкой такое стало невозможным.
Первый состав доверили вести Ивану Никонову. Вместо четырёх маленьких думпкаров, прицепили шесть больших, и дело пошло! Объём вывозимой вскрыши увеличился в разы. Вот уже очистили первый пятачок рудного тела. Вот уже ударно-канатные станки поставили, привезли взрывчатку. 17 декабря дошли до руды, а 26 прогремел первый взрыв! Все, кто мог, пришли к карьеру, съехались журналисты центральных изданий. Вниз никого не пускали, все стояли на краю. Фотограф из «Огонька» забрался в ковш экскаватора – оттуда снимки получались более эффектными.
– Взлетевшие куски руды мы ловили, целовали. Для нас они были родными: слишком тяжело достались. Сколько аварий случилось, сколько сил мы положили! – Владимир Семёнович рассказывает с такими переживаниями, словно всё случилось вчера. – Порода пошла! КМА оказалась лакомым кусочком и нам поставили задачу: выдать в 1960 году 300 тысяч тонн сверх плана.
И ведь выдали! Никто не возмущался, не упрекал, что снабжение не ахти, что условия труда не очень. Энтузиазм творил чудеса. Соцсоревнование – проверка того времени «на слабо» – вышло масштабным. Машинисты, горняки, шахтёры…бригады, смены – каждый старался стать лучшим. Каждый день выпускали «Молнии», по радио сообщали имена победителей, тут же, на ходу, вручали им премии. Это был ударный год, и комбинат выдал на-гора 30% сверх плана.
В 1960 году Вологи перебрались в трёхкомнатную квартиру на Белинского, 17. По словам Владимира Семёновича, жильё строили очень быстро: Рудком каждый месяц выдавал квартиры. В очереди больше года никто не стоял. И хотя Губкин менялся кардинально, на город он всё ещё походил мало. Грязи было – по колено. Тёща Владимира пошла как-то за молоком на улицу Мира. Так в непролазном месиве чернозёма потеряла галоши и долго убивалась по этому поводу. В начале 1960-го начальник ДСФ по своей инициативе поставил телевизионную вышку и пошли первые, не очень чёткие, сигналы. Семья Вологи привезла с Урала редкий тогда «Рекорд» и тёща всё заглядывала с обратной стороны, пытаясь понять: как люди-то в ящике очутились? «А когда мы ещё жили на квартире, её хозяин с утра до вечера не отходил от телевизора – смеётся Волога. – Жена просит поросят покормить, а он всё «обожди», да «обожди». Так хозяйка на меня напустилась: убери проклятый ящик – из-за него мужик хозяйство запустил. Только не подумайте, что у нас одно развлечение и было – телевизор. Мы и в кинотеатр ходили, и на танцы. Я в духовом оркестре играл. Было очень здорово: музыка в парке льётся, люди танцуют. Душевное время!
Хотя, признаться, мы с женой и дочками сначала тосковали по родным местам, по богатейшей природе. А потом как-то срослись с этим маленьким городом. Из своих 86 лет, 55 я отдал Губкину. Как не любить его?
Лариса УЛЬЯНЕНКО
P.S. Если вам есть что вспомнить о Губкине и его жителях, будем рады вашим звонкам и письмам.
*подводные лодки типа «Щука» строились в СССР в 1930-1940 годы. Из 44 «Щук», участвовавших в Великой Отечественной, 31 погибла.
Обсуждение закрыто.
