« Предыдущая—Следующая »

Как Егоров и Кантария

Односельчане не верили, что их сосед водружал знамя над Рейхстагом

Был месяц май, светлое, радостное утро, и по улицам русских сёл и городов катилась музыка военных лет. Шёл пятьдесят пятый День Победы. Но Николаю Мастеренко было уже всё равно: со строгим лицом, с закрытыми глазами он лежал на столе, и казалось, что он даже стал немного выше ростом. За время болезни бывшее когда-то могучим тело усохло, стало непривычно худым и жалким, и лишь кисти рук не изменились: широкие, грубые, с навсегда въевшейся в трещинки на коже землёй, они держали в узловатых пальцах иконку Николы Угодника, казавшуюся совсем крохотной в этих огромных ладонях.

В 1941 году Николай уходил на фронт. Тогда был он самым сильным и выносливым мужиком в деревне. Играючи поднимал на плечи здоровенные брёвна, когда строил дом для большой семьи, ради шутки запросто мог протащить по улице тяжело гружёную телегу, взявшись за оглобли. Детишки-погодки удались в отца: рослые красавицы дочери, сыновья – крепыши и весельчаки. Под стать Николаю и жена Алёна: бойкая, трудолюбивая, заботливая, никогда она не жаловалась на трудности, вместе с мужем бралась за любое дело. Жить бы да жить, растить хлеб и детей, строить счастливое будущее… Но – война. Значит, надо оставлять родной дом, защищать тех, кто остаётся ждать, надеяться и верить.

На фронте Николая определили в пулемётчики. «Максим» образца 1910 года на треноге весил 35 килограммов, плюс боекомплект, коробки с патронной лентой и запасными частями. Воевать с таким оружием могли лишь самые крепкие и выносливые бойцы, и на обслуживание одного пулемёта в бою их требовалось минимум двое. Николай Мастеренко справлялся в одиночку. С громоздким оружием он шагал вперёд и вперёд, на Запад, к Берлину. Судьба хранила солдата: за все военные годы ни разу не был он серьёзно ранен. В редких письмах из дома Алёна сообщала: закончилась оккупация, тяжело, голодно, но это ничего. Главное: все дети живы, здоровы, с нетерпением ждут, когда закончится война и отец вернётся домой с победой.

Жена не писала мужу, как во время одного из фашистских налётов падали на их Перелешенку авиабомбы, как почти все они разорвались, оставив после себя уродливые воронки и разрушенные хаты. А одна, упавшая на их огород, не разорвалась, так и осталась лежать, медленно ржавея под осенними дождями и снегом. Так и перезимовала на грядках. И вот весна, пора пахать, сеять – а как подойти? Того гляди, взорвётся.

У соседей уже всё посажено, и только один огород остался нетронутым. Односельчане Алёне сочувствовали, однако помочь наотрез отказывались: страшно, рванёт снаряд – и клочков не останется. Тогда молодая женщина решилась на отчаянный шаг. Вместе с детишками вышла на огород, обвязала накрепко верёвками фашистский «подарок», сама впряглась в постромки, а детишкам приказала: толкайте её сзади, авось дотащим до болотца… Соседки кричали из-за заборов: «Что ты, с ума сошла?! Убьёшь и себя, и детишек!». Алёна выпрямилась и ругнулась коротко, по-мужицки:

– А вам, такие-рассякие, не одна разница? Если землю не вспашем, всё равно всей семьёй подохнем, только позже, от голода!

Соседки притихли. И потихоньку-полегоньку Алёна с детьми дотащили-таки проклятую железку в конец огорода, ещё поднажали – и бултыхнули в копанку, откуда раньше брали воду для полива. Обнялись и пошли домой под молчаливые взгляды односельчан…

А весной 1945-го вернулся домой Николай. Жив-здоров, по-прежнему силён и крепок, только без одного глаза. На расспросы любопытных отвечал: глаз ему выбило осколком гранаты в тот момент, когда он с красным флагом в руках бежал к Рейхстагу – повесить знамя на фашистское логово. Соседи подняли бывшего пулемётчика на смех: ладно врать-то, знаменоносец! Мы знаем, кто нёс знамя к Рейхстагу, так ты кто у нас таков будешь – Егоров или, может, Кантария?

Вначале Николай пытался доказать свою правоту словами, потом – кулаками. Смешков стало поменьше (кулаки у него были знатные), однако веры его рассказу так и не прибавилось. Всю оставшуюся жизнь, вначале за глаза, а потом, когда стал он стар, болен и бессилен, и в глаза смеялись досужие ротозеи над рассказом солдата о том, как он хотел водрузить знамя над Рейхстагом. Впрочем, находились и добросердечные люди: когда мы вселились в дом по соседству с семьёй Мастеренко, шустрая соседка Надюша предупредила:

– Если дед начнёт рассказывать, как он знамя нёс – вы не спорьте и не смейтесь, а то он сразу плакать начинает…

Но… дед не рассказывал, а мы, боясь обидеть пожилого человека, разумеется, не спрашивали. А теперь уже и захочешь – не спросишь: умер дед Николай, над могилой беззвучно плачет бабушка Алёна, вытирают слёзы седые дети и взрослые внуки. К чему нам, приезжим соседям, бередить их расспросами, ворошить дела давно минувших дней?

А придя с кладбища и посидев за столом с осиротевшей соседской семьёй, мы вернулись к себе и включили телевизор. Парад давно закончился, и на экране появился ведущий телепередачи «Как это было». Замелькали кадры военной кинохроники, и мы затаили дыхание: один за другим бежали к Рейхстагу советские солдаты. Под обстрелом последних оставшихся в живых фашистских снайперов они несли к заветной цели… красные знамёна! Большие и маленькие полотнища, порой просто лоскутки ткани трепетали на ветру, и даже на чёрно-белых снимках было понятно: эта ткань — красная. Каждый, у кого был хотя бы клочок, старался оставить его там, закрепив на здании, расписаться на камнях, оставить свое имя, номер части, на весь мир заявить: мы дошли! Дошли! Окончилась власть фашизма, и над Берлином развеваются наши, красные флаги!

Где-то там, в этой толпе бойцов на экране, бежал молодой и сильный Николай Мастеренко, бережно держа заветный лоскут кумача. Вот-вот он подбежит к зданию и упадёт, потому что осколок вражеской гранаты ранит его в глаз… Изо всех сил мы вглядывались в мелькающие на экране лица солдат и не замечали, как сами собой по щекам текут слёзы… Бедный честный пулемётчик Николай Мастеренко, наш старенький сосед, более полувека сносивший досужие насмешки, всего один день не дожил до дня ещё одной великой Победы, всего одного дня не хватило ему, чтобы доказать односельчанам: он ни слова не соврал! Он действительно в мае 1945 года бежал по улицам Берлина со знаменем, и он бы обязательно водрузил его там – вместе с Егоровым, Кантарией, вместе с сотнями других известных и неизвестных пехотинцев, пулемётчиков, артиллеристов, медсестричек… Он умер, не дождавшись признания собственной правоты.

Но Победа и Правда остались за ним!

Наталья ЧЕРНОВА

Обсуждение закрыто.