« Предыдущая—Следующая »

В чужой стороне

🖍Решали две задачи
Для чего за тридевять земель под конвоем везли рабов? Главным образом две причины. Первая — касалась экономики. Блицкрига в СССР не получилось, солдаты фашистских войск из-за этого не могли вернуться на фабрики и заводы, откуда их отвлекла мобилизация для похода под знаменами со свастикой. И трудовой ресурс надо было как-то восполнять. Вторая причина – обеспечение внутренней безопасности на захваченных территориях. Если выхватить из местного сообщества тех, кто в активном возрасте, то физически там истощается база сопротивления оккупационным распорядкам. Ведь молодежи, не накопившей жизненного опыта, но с энергией через край, свойственны бунтарские настроения. Угон молодых в Германию явственно сочетал решение двух задач: прибавлялось рабочих рук там, где была нехватка, и предотвращалась связь с тем патриотическим движением, что оставалось на родине подневольных. Подробности чудовищной затеи по производству роботов в неком человеческом обличии рассыпаны в научных публикациях наших отечественных историков. Выстроим их в цепочку, всмотримся, постараемся дать им объективную оценку.

Из обнаруженных в архивах документов историкам удалось извлечь ту самую директиву, которой определялось положение угнанных в войну из СССР. Вот отдельные положения той государственной директивы: проживание доставленных в Германию в качестве рабочего ресурса – за высоким забором и под присмотром в специальных для этого лагерях. На каждую группу русских (стандарт для группы 30 человек) полагается надзиратель. От лагеря до работы передвижение под охраной. Беглых русских разрешается расстреливать прямо на месте – без установления подробностей происшествия. Для того чтобы плотнее контролировать, откуда их привезли, «восточным рабочим» вменили в обязанность на одежде иметь маркировку «Ost». Как еще удалось дознаться вникавшим в документацию данного печального периода, в рабочих карточках для советских граждан, оказавшихся в Германии после угона в рабство, существовала запись на русском языке: «Владельцу сего разрешается выход из помещения единственно ради работы». То есть бараки в лагере – это то, что перед глазами до и после работы тех, кто хотя в руках не держал оружия, но был приравнен к военнопленным.

Как стало со временем выясняться, в подавляющем большинстве принудительные работы угнанным в неволю доставались на крупных промышленных предприятиях – особенно в цехах и на участках, где вредные условия труда. «Истинные арийцы» тем самым освобождались от того, что ухудшало их здоровье. Тяжелый труд и легковесная оплата захваченных как трофеи – идеальное сочетание с точки зрения тех хозяев, которые наживались на почти дармовом труде ниже низшего находившихся на социальной лестнице в пределах гитлеровской Германии.

В специальном постановлении от 15 июня 1942 года на государственном уровне отмечалось, что доставленные с востока – вне законодательства о труде, которое регулирует труд немецкого населения. Такие воротилы капитала как Крупп и ему подобные набирали тысячи работников из принудительно доставленных в страну. Это им было выгодно. Существует даже предположение, что угон в рабы осуществлялся по ходатайству в адрес фюрера тех самых величин, что возглавляли список главных в экономике Германии. Потом уже стало практикой то, что средним или малым предприятиям тоже перепадало разжиться рабской рабочей силой. Случалось, что невольники батрачили в хозяйствах немецких фермеров.

В лучшем случае где-то треть от того, что немцу причиталось, мог получить работник, принудительно зачисленный в рабы. В худшем – и меньше трети. Совсем без оплаты не оставляли. Ведь помеченным знаком «Ost» приходилось оплачивать проживание, у них были вычеты за питание, тратились на обувь и одежду. Все с леденящим тщанием продумано! На руки выдавалось только необходимое из того, что заработано. Остальное – вроде как на счете. Если суммы полностью выдавать, съестное станут приобретать голодные «восточные работники»! А это совершенно не желательно, так как надо обеспечить продовольствием коренное население настолько, чтоб довольным оставалось собственным положением, подчеркнуто привилегированным. Лечиться порабощенные могли лишь в изоляции от немцев. В общественном транспорте появляться, даже если это связано с работой, невольник не должен был без письменного допуска на то – при исключительных обстоятельствах. Запрещались внеслужебные контакты иностранной рабочей силы с принадлежавшими к «высшей расе».

🖍В «чёрном теле»
К официальным установкам прибавлялось личное отношение нацистской пропагандой возведенных в господа над недочеловеками. И нередко это отношение было неприязненным и жестким, а то так даже злобным и жестоким. Подобное отношение отчетливо проступает из преданных гласности показаний содержавшихся в фашистских лагерях на положении дешевого придатка к орудиям производства.

Одна из работавших на заводе, что находился в Лейпциге, после угона из Курской области рассказывала: «Инженер был агрессивным, всегда придирался ко мне. Если что заметит, обязательно возьмет за руку, подведет к месту работы, ткнет носом и за руку так ущипнет, что синяки черные были». Другой рабыне из Курской области пришлось трудиться в сельском хозяйстве. Там тоже хватало лютости. Из ее свидетельства, которое принято во внимание уточнявшими, как жилось «остарбайтерам» в Германии: «Поднимали нас еще до восхода солнца, а есть почти не давали. Предоставляли нам гнилой картофель, ненужный хозяину. Приходилось даже свиньям завидовать. Перед хозяином нужно было стоять навытяжку. За оговорку, неповоротливость, за маленькую провинность били палками. Нечаянно срубишь стебель гороха или фасоли, надзиратель бил ручкой от тяпки… Голодные, идя через сад, мы не могли поднять валявшегося на земле гнилого яблока». В служебной документации одного из промышленных предприятий сохранилась запись о событии во время рабочей смены: один из русских сунул свои руки под колеса идущего паровоза. Что называется, довели! За «саботаж» несчастного расстреляли.

🖍Не зачеркнуть
Миллионы уроженцев разных стран стали в Рейхе чьей-то принадлежностью только лишь потому, что они «не того» гражданства, а также и «не той» национальности. И превратиться в чью-то собственность жителям территорий, пострадавших от оккупации, было довольно просто. Даже если место проживания за тысячи километров от будущего хозяина. По свидетельству одной из тех, кто оказался в «рабском» эшелоне и после Победы смогла поведать о том, что ее постигло, отмечала подлость процедуры. Ее и других призвали повесткой на медкомиссию. А после медкомиссии – в вагон. Не дали даже возможности с домашними попрощаться. В Старом Осколе такое было осенью 1942 года. Впрочем, на обманные приемы пускались не только там. Люди не верили тем плакатам, где — о счастливой доле выехавших в Германию (плакаты распространялись системой комендатур). Ту-ту! И родные, близкие виделись лишь в беспокойных снах. И самый малый кусочек счастья становился столь же недоступным, как солнце на небосводе.

Как отмечается в источниках, зверства пошли на убыль после разгрома фашистских армий при знаменитой Курской дуге. Уверенность в том, что никто не сможет достойно ответить вооруженным фашистским соединениям, после этой битвы подверглась заметному колебанию. У тех, кто гордился военными успехами вермахта, забрезжило опасение о возможной расплате за преступления против попавших от них в зависимость. И, как показало время, они не ошиблись в том, что рухнет гнет коричневой чумы. Чем ближе становилось поражение гитлеровской Германии, тем явственней становилось, что предчувствие не напрасное. Интересно в этом отношении встретить у исследователей темы примеры того, как стали отдельные из хозяев старательно заучивать слова русского языка – чтобы, когда советский воин придет в Германию, заявить, что не сам он сделал рабами тех, кто угнан из СССР, что в этом вина режима. Но такие запоздавшие признания не способны зачеркнуть того, что они натворили.

Валерий ТЕЛЕГИН, г. Губкин

Обсуждение закрыто.