« Предыдущая—Следующая »

Письма из Юзлага

Оскольчанка бережно хранит письма отца из лагеря

Их больше двадцати — писем, присланных из поселка Сеймчан Среднеканского района Магаданской области, бывшей столицы Юзлага – Юго-Западного  горнопромышленного управления (ГПУ) Дальстроя. В лагерном поселке, расположенном на правом берегу реки Сеймчан, близ впадения её в Колыму, отбывал с 1937 года десятилетний срок по политической статье Александр Петрович Крылатков. Выходец из зажиточной семьи добытчиков золота, в Гражданскую он воевал с белополяками, а когда вернулся с фронта, сделал блестящую политическую карьеру. В заключенные исправительно-трудового лагеря Александр Крылатков попал с должности секретаря парткома Свердловского железнодорожного узла.
В Юзлаге Александр Крылатков также добывал вместе с другими зэками золото и до 1946 года, до самого освобождения, писал письма своей дочери Марии Грозь (Крылатковой до замужества). Марию после окончания Свердловского медицинского  института в 1943 году направили на работу в железнодорожную больницу Старого Оскола. Она сохранила драгоценные отцовские письма, а с ними и правдивую историю о себе, своей непростой биографии, рассказанную одним из узников сталинских лагерей. Семейные реликвии в свою очередь сберегла дочь Марии Ирина Грозь. В письмах  Крылаткова упоминается муж Марии — Григорий, а также их маленький сын и другие родственники.
…Из писем, которые мы публикуем, видно, что, сильный телом и духом Александр Крылатков, хотя за девять лет отсидки в Сталинском лагере, предстает душевно надломленным и изрядно истощенным человеком, не хочет огорчать и расстраивать близких. Тексты его проникнуты добросердечием и оптимизмом и, думаем, не только из-за жестокой цензуры. Насильственно оторванный от дома, мудрый, видавший виды человек, он с нетерпением ждет писем от любимой дочери: они чрезвычайно важны, так как отчего-то давно нет весточек от любимой супруги, не пишут и сыновья Петя и Шура. Нет, отец Маруси не жалуется, а просто недоуменно делится соображениями по этому поводу со своей дочерью.  Рассуждая о молчании супруги, Александр Петрович по-житейски ее понимает: разве может сохранить любовь к мужу с запятнанной  репутацией  молодая женщина, если супруги на протяжении почти десяти лет находятся в разлуке?!
В своих письмах Александр Петрович переживает за подрастающего сына  Петю, оставшегося без отцовского присмотра. Мечтает, чтобы его младшенький не попал под дурное влияние,  к «ворам», стремился к знаниям, поступил учиться в техникум. С отрадой вспоминает о том, как Петя здорово играл на гармошке,  стал «заправским гармонистом»… Радуется, что наконец-то впервые получил письмо от второго сына – Шуры.

Представляем, как терзалось сердце узника Юзлага, когда он узнал, что его родного брата Гришу, окончившего авиационное училище, как родственника «врага народа» не допустили к полетам, и Григорий, ранее не бравший в рот и капли спиртного, элементарно запил. И в письмах из Сеймчана, конечно, нет комментария о том, что спасла Гришу в буквальном смысле любовь. Она предстала в образе буфетчицы Веры, связь с которой родственники  Гриши порицали — считали девушку легкомысленной и недалекой.  К счастью, все в конечном счете оказалось не так уж плохо: в разгар войны стране понадобились летчики, и Григория призвали на фронт. В одном из последних писем из Юзлага есть радостное для Крылатковых известие о том, что  от Гриши пришло письмо из Берлина. А Петя, хоть и не окончил консерваторию, как мечталось просвещенному Александру Петровичу, стал отличным рабочим. Наладились у старшего Крылаткова и отношения с супругой Марией Ивановной. Но  все это, впрочем, уже за рамками приведенных документов эпохи.
Когда читаешь строки о том, как Александр Петрович Крылатков, лежа на больничной койке, смакует присланное дочерью из далекого Старого  Оскола  сало и подкрепляется сухофруктами с медом, закрадывается мысль: «А не так уж и плохо ему было в забытом Богом Сеймчане!»
Но  тут же вспоминается фраза из письма  Крылаткова дочери: «Зима в этом году была особенно злая, морозы доходили до 60». Известно, что даже при такой температуре узники Сеймчана обязаны были выходить на работу! Работа адова при жестоких погодных  условиях подорвала здоровье Александра Петровича, и он получил воспаление легких. Наверняка бы Александр не дождался весточки от брата Гриши из поверженного Берлина, и его косточки остались  лежать в безымянной могиле, если бы не попал в больницу. Здесь, находясь под наблюдением гуманных врачей, узник Крылатков смог не только поправить здоровье, но и получить удовольствие от прочтения книг.
Врачи были неглупые, они разбирались в людях и сознательно продержали Александра Петровича четыре месяца в больнице. Правда, учитывали и то, что он – мастер золотые руки. Крылатков, когда набрался сил, перечинил в больнице всю мебель.
По понятным причинам «за кадром» остались многие факты из быта заключенных Юзлага. Да и скажите на милость, какая бы цензура пропустила рассказ о том, как уголовники однажды накормили политзаключенного наваристым бульоном, сваренным из свежего мяса? Тогда похвалились, что удачливо добыли дичь. Но на вечерней поверке все прояснилось: уголовники порешили овчарку самого злого охранника – это стало
своеобразной местью за причиненные им страдания и унижения.
Наберитесь терпения, прочтите письма из Юзлага! Они пусть маленький, но весьма существенный штрих в летописи нашей общей истории.
Что же рассказал своим родным, а с ними и потомкам узник Александр Крылатков? (Орфография и пунктуация писем сохранены, — прим. авт.).

Оскол лучше Сосьвы

Н. Сеймчан 10/ IV 1944 г.
Здравствуй, милая  моя доченька! Наконец дождался от тебя письмецо, еще первое с места твоего нового жительства, которому безгранично рад. После твоего отъезда из Свердловска это второе, первое было из Москвы, а это датировано 21/11.43 г. Как видишь, сколько времени нужно для того, чтобы обменяться хотя бы одним письмом. Думаю, летом снова оживится наша переписка. Я последние письма послал в начале января. Для тебя посылал матери, не знаю, почему она тебе их не переправляет. Да, Марусенька, на самом деле не везет тебе на встречи с родными, я имею в виду «встречу» с Гришей, и почти также получилось с Шурой, а Лиде на самом деле досадно. C получением твоего письма я узнал, что твой перевод уже пришел, за что сердечно благодарю. Но я думаю, что этими мероприятиями ты ухудшаешь свое материальное положение, чего я не сторонник. Из твоего письма я ничего не понял, как ты живешь насчет квартиры, питания, а ведь в довоенное время эти районы были богаты продуктами и особенно фруктами. Конечно, сейчас совсем другое время, да к тому же местность была занята фашистами. Но несмотря ни на что, я очень доволен, что ты уехала туда, а не на Сосьву. Сосьва – глушь – тайга с чертовскими холодами, и там совершенно иной климат, да и к тому же в городе. Как никак, есть где культурно отдохнуть, это тоже имеет большое значение для дальнейшего твоего развития. Марусенька, я очень рад за Петю, что он такой хороший малый, а  я очень боялся, чтобы он не сковырнулся с правильного пути. Конечно, оно еще и сейчас небезопасно, так как возраст еще такой, может попасть под влияние преступников (воров) и им подобных. Но уже важно одно, что он получил квалификацию, и к тому же неплохую. Я в одном письме ему советовал начать заочное обучение  в электротехникуме, а ведь это хорошая мысль, не знаю осуществит ли в последующее время. Маруся! Матери я советовал, если это возможно, переехать к тебе, ведь это было бы совсем хорошо для вас обеих. Но тут я имел в виду другую строну: на кого покинуть Петю? Оставлять его одного совсем ненадежно, исходя из вышеприведенных соображений. От Шуры я получил письмо, которое он писал перед отъездом из Свердловска, ведь ты можешь представить первое за это время, и я очень был рад ему.  Отвечать же куда, не знаю.
От Пети же за все время не получил ни одного слова, а как бы я хотел почитать его письмецо – посмотреть, как он пишет.

Подготовил к печати Евгений ЕВСЮКОВ, фото из архива семьи Грозь

(Продолжение следует).

Обсуждение закрыто.