Из глубины карьера и эпох
19.05.2016
В преддверии Международного дня музеев – рассказ о создателе палеонтологического музея Стойленского ГОКа Владимире Букаткине.
Знакомство со Стойленским ГОКом для всех гостей комбината непременно включает в себя и экскурсию в палеонтологический музей. Впечатления от размаха и глубины карьера становятся здесь еще более сильными: все экспонаты, которым десятки и сотни миллионов лет – зубы и фрагменты скелетов древних акул, рыбы химеры, ихтиозавров, плезиозавров и даже мамонтов – найдены в его недрах. Находки изучил, определил их принадлежность и оформил в экспозицию Владимир Букаткин, смотритель Cтойленского палеонтологического музея.
Владимир Букаткин – о находке 2016 года
Создатель музея
Пятнадцать лет назад, работая гидрогеологом в карьере, Владимир Букаткин целенаправленно занялся поиском палеонтологических древностей и создал музей. Со многими находками ездил в Академию наук, чтобы подтвердить их достоверность. Изучал научную литературу, систематизировал экспонаты. В небольшом помещении на стендах и в витринах они уже не помещаются.
Владимир Букаткин достает из шкафчиков бесчисленное количество пока не выставленных на всеобщее обозрение экспонатов. Зубы около двадцати видов акул, обитавших в Русском море в меловом периоде, почти полностью собранный плавник ихтиозавра длиной в две-три человеческие ступни и различного размера зубы этой морской рептилии – столько, что хватило бы на всю челюсть, наверное.
Коллекция Владимира Букаткина
Последние из экспонатов найдены в прошлом месяце, и Владимир Букаткин делится планами дальнейших поисков. Говорит, было бы место в музее – можно и скелет плезиозавра смонтировать: по международным стандартам требуется, чтобы он не менее чем на 30% состоял из настоящих «деталей», а это в условиях стойленского карьера вполне достижимо.
– Один геологический сезон плотной работы – и плезиозавр будет! – уверен смотритель музея. Он жестикулирует и потирает в нетерпении руки. Кажется, они у него в прямом смысле слова горят.
Художник
– Как ни странно, в геологию и палеонтологию я пришел благодаря страсти к живописи. Лет с двадцати я не расстаюсь с акварелью, хотя и не учился никогда в художественной школе. Гены, наверное: мой отец был профессиональным художником. Выбирая профессию, я думал о том, что хочу рисовать пейзажи разных уголков своей страны. Тогда, в семидесятых, единственной возможностью воплотить эту мечту мне представлялась профессия геолога. Она была окружена ореолом романтики, было много экспедиций. Поэтому я уперто шел в эту профессию и со второй попытки поступил в Одесский университет им. И.И. Мечникова на геолого-географический факультет. Специальность – инженер-геолог и гидрогеолог.
Стенды музея, на которых изображены древние обитатели этих мест, – тоже мои работы. Но это – срисованные из научных книг картины. Вообще-то срисовывать не люблю. Для меня важно передавать чувства, которые я испытываю. У меня есть серия картин – впечатления, которые оставил каждый прошедший год. В конце восьмидесятых я нарисовал силуэт одинокого мужчины, стоящего спиной к зрителю. В руках у него – саженец, но мужчина не знает, куда его приткнуть. Символ растерянности. После событий в Донбассе появилась картина со сдутым баскетбольным мячом: до 2013 года там был сильный баскетбольный клуб.
Палеонтолог
– Перед началом учебы на первом курсе сентябрь и октябрь отводились на практику. Нас построили и спросили: «Кто хочет поработать в Одесских катакомбах?» Название, конечно, резало слух, многие стушевались, а мы — трое ребят, сделали шаг вперед.
Одесские катакомбы относились к Украинской академии наук. В штольнях и штреках были обвалы, и мы их разбирали, чтобы добраться до большого захоронения останков древних животных, возраст которых – около 25 млн лет. Руководил этими работами бывший чекист Грицай. Его пригласили работать в Одесский университет на кафедру палеонтологии, потому что именно он нашел останки, которые мы в ходе этой экспедиции расчищали. Открытие было сделано при забавных обстоятельствах: Грицай гнался за бандитом по катакомбам, загнал его в тупик, но тот выбрался через промоину, которая образовалась в сводах. Чекист последовал за преступником, но был более плотного телосложения, и во время его попыток вылезти на поверхность порода стала осыпаться, а вместе с ней – и останки древних животных. Вот так, совершенно неожиданно, Грицай внес вклад в науку!
После успешной разбутовки катакомб мне предложили подрабатывать в палеонтологическом музее, и в течение трех лет я занимался там научной работой. Именно в тот период и были приобретены знания и навыки, которые пригодились мне при создании палеонтологического музея на Стойленском ГОКе.
Романтик-геолог
– После третьего курса я решил, что нет романтики в палеонтологии, и два следующих сезона проходил пятимесячную практику в Якутии – испытывал геохимические методы поиска алмазов. И рисовал якутские пейзажи. Я хотел продолжить работу там и после окончания университета, но направления в Якутию не было. Тогда выбрал самое дальнее место работы из предложенных – Мангышлак в Казахстане. Там мы в одной из самых суровых пустынь мира Плато Устюрт вели гидрогеологическую съемку. Параллельно искали воду для нефтяников, а еще перед нами стояла задача обводнения пастбищ – тоже за счет подземных вод. Скважины там бурились глубиной от 80 до 950 метров. И опять в свободное от работы время я рисовал. А в 1984 году переехал в Старый Оскол – отсюда родом моя жена. Период романтических путешествий сменило время оседлой семейной жизни.
Энтузиаст
– В стойленский карьер я впервые попал в 2000 году, а через год уже была собрана коллекция, которую можно было выставить в музее. Искал целенаправленно. Как нас и учили, начал с опроса местного населения, в нашем случае – работников карьера:
– Вы ничего здесь не видели?
– Нет. А вообще что-то кругленькое попадалось…
Иду в карьер. Косточки мелкие в песках – это так называемые «спутники». Все понятно: есть предпосылки, значит, можно искать. Первой значительной находкой стал зуб ихтиозавра.
От стойленцев я узнал, что где-то в период с 1983 по 1985 годы сюда приезжали ученые-палеонтологи из Ленинграда. Поехал в Москву к Евгению Николаевичу Курочкину, ведущему палеорнитологу России. Он работал при Российской Академии Наук в Палеонтологическом институте. Евгений Николаевич высоко оценил образцы, которые я привез, и подтвердил, что это останки рыб и ихтиозавра. Он дал мне литературу, в которой описывались изыскания Льва Несова, который как раз и исследовал стойленский и лебединский карьеры. Там были зарисовки его находок. Первый зуб, который я нашел, – один в один.
Ученый
– Несов искал в наших краях подтверждение своей теории о том, что ихтиозавры не вымерли в альбском периоде, а жили и в синомане. К сожалению, он погиб, так и не успев этого доказать. Но мне удалось найти останки синоманского ихтиозавра – они немного отличаются, более совершенны по строению. То есть Несов был прав, ихтиозавры жили на пять-десять миллионов лет дольше, чем считалось прежде!
Было бы здорово, если бы такие же музеи организовали на всех горнодобывающих предприятиях. Однажды ученый, которому я подарил несколько экспонатов, сказал: «Сам бы я несколько лет потратил на их поиск!» Наш музей позволил ему эти годы «сэкономить» и сразу же приступить к написанию диссертации.
Идейный вдохновитель
– Я всегда радуюсь, когда вклад в формирование музея вносят и другие работники комбината. Мне удалось привлечь внимание стойленцев к археологическим ценностям, которые обнаруживаются в карьере. У нас уже много экспонатов, которые найдены случайно. Идет человек, например, к экскаватору или тянет электрический кабель в карьере и замечает что-то необычное под ногами. С тех пор, как появился музей, людям интересно стало: найдут что-нибудь, принесут и спрашивают: «А кто это?» или «Что это?»
На вопрос, почему в студенчестве он убежал от палеонтологии в Якутию, а теперь так ею вдохновлен, Владимир Букаткин, ни на секунду не задумываясь, отвечает:
– Всему свое время. То была пора путешествий, а сейчас – кропотливого труда и созидания.
Екатерина Засолоцкая,
фото: Кирилл ЧУЙ
Реклама
Обсуждение закрыто.
